Те, кто обрушил Советский Союз, послали в наше общество, которое почему-то к этому было готово, два главных месседжа.

Месседж №1 состоял в том, что, знаете ли, ваше первородство настолько тухлое, что дальше некуда! Сталин убил десятки миллионов людей, чуть не сто миллионов людей. Каждый день вас убивали, ели живьем, унижали, топтали, договаривались с Гитлером, творили чудовищные дела – ни одной живой молекулы чести и совести в вашей истории нет. И если вы будете держаться за это первородство – вы сумасшедшие.

Это был первый месседж. И за время передачи «Суд времени» я очень хорошо понял, как он был организован. Это довольно забавно, и я считаю, что тут есть о чем поразмыслить.

Американцы, не будь дураками, заказали своим нормальным, вменяемым, не слишком талантливым, но достаточно добросовестным исследователям идеологически ориентированные исследования по каждому эпизоду нашей советской истории. По стахановскому движению, по началу войны, по коллективизации, по чему угодно еще – по всему! Это был широкий спектр среднеоплачиваемых исследований, которые исследователи провели в меру добросовестно и в меру тенденциозно, поскольку тенденциозность была им задана. Они должны были каждую молекулу нашей истории разделать, как бог черепаху. Они должны были дискредитировать нашу историю достаточно убедительно, на основе фактического материала. Они это сделали, и результаты легли на полки. И если б они продолжали лежать на полках, ничего бы не было. В сущности, в СССР тоже занимались американским империализмом и критиковали его сколько угодно.

Но! Американские исследования не остались на полках, они перешли в наш спецхран, были переведены на русский и… начали функционировать под рубрикой «для служебного пользования», малой серией, неважно как еще, это зависело от того, какие были авторы: Коэн, Конквест, Бжезинский… Все это существовало для некоего круга, который должен был 12 знакомиться с буржуазными теориями и с тем, как они наводят тень на наш плетень, дабы лучше вести идеологическую информационную войну. Среди этих людей были фрондеры, то есть люди в погонах или с соответствующими допусками и при довольно высоких политических функциях, но давно уже относящиеся весьма скептически к советской истории и советскому обществу. Не говорю, что наша история и наше общество не давали к этому определенных оснований, но сейчас не в этом дело.

Итак, такие люди были, и я их называю «фрондерами». Фрондерами в погонах или фрондерами при определенном общественном положении. И они это все читали. Не скажу, что ксерокопировали, но каким-то образом давали с этим знакомиться своим друзьям-диссидентам. И рано или поздно вся упомянутая литература, переведенная на русский язык, чаще всего нашими и доставленная сюда тоже чаще всего нашими, становилась достоянием диссидентских кухонь, где ее десятилетиями обсуждали люди, которые уже окончательно разорвали отношения с советским обществом по тем или иным основаниям. Не буду вдаваться в подробности, насколько эти основания были глубокими, насколько поверхностными, насколько корыстными, насколько идеальными, – они были разные. Короче говоря, эти люди разорвали отношения со своим обществом по принципу того известного анекдота, где диссидент пишет объявление в газету: «Пропала собака, сука… – дальше матерное слово – …как я ненавижу эту страну!»

Диссиденты, собиравшиеся на кухнях, могли быть «в отказе» или преследоваться властями, а могли находиться и в достаточно комфортном положении – в любом случае они подолгу все это обсуждали. Обсуждали детально, подробно, накапливая яд ненависти, обучаясь на этих книгах, запоминая все, что там написано, в основном факты, факты, факты, которые им казались убийственными и неоспоримыми. Так постепенно формировался наш отечественный диссидентско-фрондерский дискурс. То есть объем определенной литературы по каждому элементу истории, который обсуждался и проговаривался в достаточно узких кругах. 13 Он мог проговариваться до Второго пришествия, и это ничего бы не изменило.

Но! Произошло следующее. Как только началась перестройка, немногочисленные высокие партийные функционеры, которые ее замыслили (а в сущности, один человек – Александр Николаевич Яковлев), осуществили следующий прием. Они соединили диссидентов, уже пропитанных ядом, владевших проработанным контентом или дискурсом (потому что все эти знания были не только выучены наизусть, но и оформлены в определенные идеологемы, в определенные интеллектуальные комплексы), – всех этих самообразовавшихся и отточивших на диссидентских кухнях свою злость и аргументированность людей соединили со средствами массовой информации, которые на тот момент монопольно контролировались правящей партией. Прежде всего, конечно же, с телевидением, но и не только. Таким образом они дали диссидентам излить весь яд на общество, весь накопленный ими яд, который, опять-таки повторяю, был изготовлен по принципу: сначала американские исследования, потом их перевод и хранение в спецхранах, потом их обсуждение на диссидентских кухнях, детальная проработка, формирование дискурса и, наконец, – вперед!

Являлась ли эта ситуация смертельно опасной – настолько опасной, что общество было обречено? Никоим образом. Достаточно было разрешить нормальную демократическую дискуссию и людям, которые обладали другим представлением о процессе, а главное – тем людям, которые умели разговаривать и спорить, дать возможность вести полемику. Тогда, возможно, Советский Союз был бы спасен, а население не сошло бы с ума настолько, насколько оно сошло. Крыша бы поехала не так сильно, удар был бы не так силен, это бы не носило характер когнитивного шока, характер широкой социокультурной травмы. Травмы не индивидуальной, хотя и индивидуальной тоже, но коллективной, общественной, национальной, назовите ее как хотите.

Но тем, другим, людям говорить не дали. Или им дали говорить на таких площадках, на которых их не слышали. Или 14 же вместо них выдвигались оппоненты, которые заведомо могли только дискредитировать саму идею оппонирования таким замечательным интеллигентным образованным противникам, какими были диссиденты, которых Яковлев пустил на телеэфир и в наиболее популярные газеты (а СМИ в то время, повторяю, полностью контролировались правящей партией).

Итак, удар был чудовищно силен! Никакого противодействия этому удару не было. Более того, на этом этапе полемика носила заведомо тупиковый характер. С одной стороны, были люди, которые обладали знаниями или тем, что они называли знанием, дискурсом, совокупностью фактов, аргументов: «Вот как это было на самом деле, вот архивы, вот данные, вот факты» и так далее. А с другой стороны, находились люди, которые говорили: «Злопыхатели, не смейте трогать наш советский миф, нашу замечательную легенду о стране и обществе!»

Таким образом, произошел колоссальный, непоправимый, фантастический разгром, который начался, по-видимому, все-таки где-нибудь в году 1986-м либо в конце 1986-го – начале 1987-го и закончился в 1990-м, 1991-м. Это был недолгий период, который определил очень многое в нашей истории. 15 Потому что за это время широчайшим общественным слоям было доказано, что их первородство тухлое, порченое! И слои это признали. Слои нашего общества, наши соотечественники. Я видел это, я являюсь очевидцем, я участвовал тогда в дебатах на какой-нибудь «горячей линии», на московском телевидении, на различных открытых площадках. Я видел людей с безумными глазами, которые уже приняли в себя дозу этого диссидентского яда и которые просто сходили с ума от злобы, ненависти, разочарования, от ощущения того, насколько они обмануты, как им вешали лапшу на уши так много лет и как «на самом деле» все это было.

Сознание было взорвано! Этим страшным ударом, этим первым месседжем… Но был и второй месседж, ничуть не менее важный. Он заключался в следующем, этот месседж №2: «А зачем вам вообще нужно первородство?! Однова живем! Мы живем сегодняшним днем, дайте пожить! Откуда все эти бредни о том, что необходимы какие-то идеалы, что нужна жертвенность, что мы должны жить какими-то смыслами? Да не этим живем!»

В конце 80-х годов вышло много публикаций, где идеалы были вообще – вообще! – дискредитированы. Очень сильно, всеми возможными способами. Речь шла не только о советских идеалах, но об идеалах вообще! Американская мечта не может быть отменена, она всегда существует, как 16 американская миссия и многое другое. Русским же сказали, что ни миссии, ни мечты быть не должно вообще. Не только советской, которая «ложна и порочна, ужасна и омерзительна», но и вообще никакой! Жить надо интересами, то есть «чечевичной похлебкой». Эрих Фромм называл это «гуляш», но мне ближе термин «чечевичная похлебка».

Оба эти месседжа проникли в сознание наших соотечественников, огромного количества соотечественников, и в итоге они отказались от своего первородства. Причем в 1990 году, в 1991-м и даже в 1992-м можно было считать, что отказались они во имя демократии, свободы, права и всего прочего, то есть во имя другого идеала, что, в принципе, является допустимым. В конце концов, что такое революция 1917 года? Один идеал –православная империя (крест над Святой Софией, православная симфония и все прочее) – меняется на другой идеал – коммунизм. Идеал на идеал – это такой бартер, такая рокировка.

Это и есть История. Она каждый раз зависает над бездной, потому что каждый раз обрушение одного идеала тяжелейшим образом травмирует общество, но тут же другой идеал заменяет прежний идеал, и что-то устанавливается.

К 1993 году стало ясно, что наши соотечественники в значительном количестве поддержали Ельцина. Уже поняв, что они обмануты. Уже имея некий символ в виде Белого Дома, над которым были подняты все знамена, включая красное. Уже зная, что Ельцин к этому моменту нарушил Конституцию и выпустил указ 1400, который был заведомо неправовым, они все равно не поддержали другую сторону. Некоторые ссылались на то, что там «неприятный чеченец Хасбулатов», но это полная чушь, потому что управлял не Хасбулатов, а Верховный Совет, избранный самими этими гражданами, которые могли, в конце концов, его потом переизбрать, и большинство в котором составляли люди с очень разными убеждениями, как некоммунистическо-патриотическими, так и отчасти коммунистическими. Поэтому эти все адресации к Хасбулатову не имеют совершенно никакого права на существование.

Граждане просто поверили обещанию Ельцина, что он ляжет на рельсы, если рынок и вообще реформы не наполнят корыто очень вкусной чечевичной похлебкой. Гораздо более вкусной похлебкой, чем та похлебка, которую предлагал советский, во многом действительно аскетический и скудный, строй. Граждане в это поверили и в этот момент завершили, оформили, подвели черту под этапом, который называется метафизическим падением. Ибо смена первородства на чечевичную похлебку и есть такое метафизическое падение.

Должен сказать, что интеллигенция, которая в этом участвовала (и не просто участвовала, а фактически науськивала граждан, двигала их этим путем) совершила нечто чудовищное. Ибо она действительно к месседжу №1, согласно которому советское первородство порченое, добавила месседж №2, согласно которому идеалы – это вообще фуфло. Ни одно общество, если оно хочет существовать, ни одна власть, если она хочет властвовать, никогда не рубит сук, на котором сидит. Она не уничтожает идеальное вообще. Уничтожая какое-то исторически обусловленное Идеальное, например советское или досоветское, она тут же вставляет на его место другое Идеальное.

Источник